Ее мысли давно принадлежали кому-то другому; иной раз Бишамон вообще казалось, что это голос кого-то третьего, поселившегося в душе эльфийки, не спрашивая на то разрешения. Природа что-то шептала, словно пыталась достучаться до уставшего разума, но Биша ослабла. Она чувствовала это.

Тело будто знобило при любом шаге. Нос не желал улавливать запахи и тревогу, а разум кричал лишь о надобности отдохнуть, о надобности вернуться в человеческое тело.

Сколько лет прошло? Да и шли ли они, года? Может, ей просто показалось? И всё происходящее лишь плод воображения? Голодный, уставший разум может подкидывать нечто прекрасное, заманчивое, но, в тоже время, может заставить вспомнить все пережитые кошмары в одно мгновение, и от этого не отвертишься, не отмахнешься взмахом облезлого хвоста.

Раскат грома заставляет ее вздрогнуть. Мир снова бушевал? Снова что-то происходило? Шрам от колдовской чумы заныл, как напоминание о былом. Может ли она всё еще зажигать тот свет или потеряла данную способность?

Белая, как первый снег, волчица стоит, смотрит перед собой, но абсолютно и совершенно не ощущает того, что творится в небе. Нет, Бишамон точно знает, что сейчас на ее тощее тело обрушиться дождь, но еще не знает, что принесет в себе живительная влага.

Экий подарок судьбы, если его можно так обозвать, конечно! Может, ну его, это человеческое тело? Она в волчьей-то шкуре никак не могла сдвинуться с места, да попробовать найти себе пропитание. Нет, чуть подальше в лесу есть плодовые деревья, но чтобы достать это дело придется лезть наверх.

Разум усмехается из последних сил. Конечно. Давно вы видели волка, лазающего по деревьям? Всегда есть чему дивиться в этом мире, даже подобной картине.

Мона все-таки делает неуверенный шаг вперед, но ударивший по земле дождь, заставляет съежиться, заставляет остановиться, ощущая, как намокает шерсть.

Мерзко и отвратительно!

Дождь барабанил по ее голой спине; кости давно торчали из-под шкуры, что, намокнув, облепила худые бока. Посмотреть на волчицу со стороны, поймешь  и придешь к выводу, что эта самка стара, как многовековой дуб, и лучшее, что можно для нее сделать – избавить от страданий.

Да, действительно жалкий видок!

Бишамон все-таки делает несколько шатких движений вперед. Можно снова позвать к силе фей, да пройти их дорогами в глубь или вовсе выйти в другую местность, это не затратит много сил. Да только сейчас, в данный конкретный момент, этих самых сил не имелось.

Природа затихла. Вслушиваясь в ропот ветра и грома, вздрагивая при каждом ударе молнии в небе, Мона лениво поднимает голову к небу. Вода начинает затекать в глаза и нос, но что-то не дает ей опустить морду. Что-то, чему сама волчица не могла найти объяснения. Но неизвестность поселяла в уставшей душе тревогу. Как затишье перед бурей, не иначе.

Или хуже того, прикрываясь бурей, что-то или кто-то стремительно приближался в ее сторону. Кому-то есть дело до обычного волка, не успевшего спрятаться от непогоды? Или именно это и вызвало подозрения?

Что было здесь поблизости?

Она опускает голову, тряхнув той из стороны в сторону, дабы сбить с себя воду, успевшую проникнуть в ноздри. И именно в таком положении втягивает полные легкие холодного воздуха. Смесь запахов врывается в легкие. Даже прибитые влагой их было слишком много, поэтому Бишамон не сразу осознает,  КТО приближается к ее худущему телу.

Она и забыла уже, что значит испытывать страх. Но именно он сейчас приковал ее лапы к тому месту, где стояла друидка.

Бежать. Бежать. Бежать.

Разум продолжал твердить одно и тоже слово, но волчица так и осталась стоять. Если ее сейчас и сожрут, не к лучшему ли?

Глупо прожить в этом мире 117 лет, чтобы сейчас, устав до чертиков, отдаться пасти зверя, которого и драконом-то назвать было нельзя.

Мона видит приближение зверюги, ловит каждое ее неуклюжее движение, даже усмехается мысленно, понимая, как нелепо всё это выглядело. Разве такая тварь не лучше чувствует себя в небе?

Бишамон столько раз видела полеты всадников, иной раз представляя себя на месте тех, кто смог оседлать дрейка. Ей такое казалось заоблачным, неисполнимым. Друид верхом на драконе? Нет, звучало не так уж и плохо, всё сводилось к тому, что надумала себе девчушка, считавшая, что, любящая торчать в звериной шкуре, оседлать другого зверя просто не имеет права.

Дрейк замирает недалеко от Биши, но и волчица не спешит убегать. Страх сменяется каким-то иным чувством, понять которое эльфийка не могла. Разум действительно устал, привык к тому, что волчица испытывала не так и много эмоций
.
Злость, агрессия, да спокойствие, если ничего ни кому не угрожало. Но сейчас родилось что-то новое, изи это старое, забытое?

Хищница втягивает носом воздух. Запахи смешались с влагой, растворяясь в ней, не давая разуму достучаться до сути. Что-то было ей знакомое в силуэте мужчины, что спрыгнул со своего дракона, замерев так же, как сам волк. Янтарь ее глаз устремился в синий глаз собеседника, и она невольно поворачивает голову чуть на бок.

Нет. Тот мальчишка был целым, здоровым, оба его синих глаза оставались на месте...

Бишамон не слушает, что он там говорит своей драконихе (та тоже могла его понимать?). Время в сознании волчицы словно пошло медленнее. Она искренне пыталась восстановить в разуме знакомые черты.

Сколько лет прошло с тех пор?

Она даже не понимает, как возвращает своему телу руки и ноги.

Друика сидит на мокрой земле, прикрыв глаза и опустив одну руку на лицо. Выглядела девушка явно замученной. Тощее тело, бледная кожа.

Пожалуй, увидь товарищ ее в иной ситуации, принял бы за призрака.

Отредактировано Bishamon (27.09.24 15:06)

Ее рука медленно сползает с лица, размазывая влагу, успевшую застыть на бледной коже. Тяжело. Почему-то стало так тяжело, будто вместо превращения, Мона позволила себе водрузить на плечи пару мешков с картофелем. Руки плетьми повисают по бокам, потому что сил шевелить ими откровенно нет.

Да и вообще Бишамон не делает попыток встать, потому что чувствует – не выйдет. Зря она провела столько лет в звериной шкуре. Выглядит, наверное, отвратно?

Она медленно открывает глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на мужчине и его питомце. Черт. Без волчьего зрение стало обычным, и Биша почувствовала себя конкретно слепой.

Зверюга снова зарычала, а девушка почувствовала, как по коже пробежал холодок, будто опасность дышала ей в спину, а друидка ничего не могла сделать. Впрочем, недалеко от истины. Махать оружием она не могла, пусть и было доступно заклинание сокрытия. Но, ведь, перед ней дрейк – учует?

Губы дрогнули, пытаясь растянуться в нечто наподобие улыбки, но вновь возвращаются в свое обычное состояние. Кому она тут улыбалась? Мальчишке? Если это действительно он, едва ли вспомнит о ней в волчьей шкуре. Года неумолимо шли вперед, меняя каждого из них.

Да и чего вообще это должно волновать? Не на свиданки же собралась с ним бегать.

То, как напряглось чужое тело, можно было даже почувствовать. Бишамон не отводит от мужчины своего янтарного взгляда, когда он поворачивается. Ей богу, девчушка могла поклясться, что у него на лбу написано – пустить что-то в светловолосую особу. Желательно, чтобы это «что-то» пронзило ее быстрее ветра.

Впрочем, каждый ли день встречаешь такую картину? Можно заподозрить что угодно, как ни крути. В том числе, что перед незнакомцем – оборотень. Да только полнолуние давно прошло...

– Помоги мне подняться, – ее голос тих.

Бишамон даже не уверена, что мужчина разберет ее лепет. Боги, как же давно не звучал ее голос, она успела забыть каков он...

Да только всё равно в душе закралось сомнение, что товарищ рискнет подойти к незнакомой женщине. Вдруг чего?

Она продолжает смотреть на мужчину, предполагая, что тот рискнет отойти еще дальше, нежели приблизиться. Сквозь пелену дождя тяжело рассмотреть черты лица. Так или иначе, из детства люди берут что-то этакое, что понимаешь – этот тот самый, даже если видел человека всего раз в жизни. Но образ ребенка, с которым играла друидка, давно расплывчат, поэтому и не могла понять он это или нет?

Возможно, запах подскажет. Да только, опять-таки, прошло слишком много времени, а она уже сбросила звериную шкуру. Незадача.

Почему разум заставлял вспоминать о том случае? Почему бы не оставить всё это, попробовать встать и дойти самой до какого-либо поселения. Природа могла страдать везде, куда бы она не ступила. Скажи, что ею могли заняться и другие друиды. В конце концов кругов было много, каждый делал своё дело.

Интересно, встретит ли она друида иного круга?

Но мысли выветриваются, как только мужчина делает в ее сторону неуверенный шаг. Бишамон и сама напрягается, будто ожидает от мужчины подвоха. Мышцы начинают ныть, потому что в таком положении быть не привыкли. Хотя в форме зверя приходилось частенько кого-то от себя отгонять.

Незнакомец опускается на колени, и его лицо оказывается напротив лица Моны. Она уставилась в его глаза, не сразу понимая, что не так. Впрочем, это еще не дошло, что рука у товарища тоже искусственная.

Понимание приходит в тот момент, когда мужчина закидывает ее руки себе на плечи. Она невольно вздрагивает, ощущая, как едва уловимая дрожь бредет по всему телу. Как же давно к ней никто не смел прикасаться!

Ноги не слушаются, как Бишамон и предполагала. Они просто подгибаются под весом скелета, и Мона падает на мужчину в прямом смысле этого слова.

Черт.

Зачем приняла этот облик? Разум давно принял звериную шкуру как свою собственную, будто всегда девушка была волком, и никогда не рождалась эльфийкой, не знала тягот жизни.

Держать голову тоже оказалось многим тяжелее, чем когда девчушка сидела. Нелепое создание! Пожалеть и убить, чтобы не мучилась! Но парень явно не был настроен в сторону подобной перспективы? Мона утыкается носом в крепкое плечо, тяжело выдыхая.

– Не могу, – но это мужчина мог понять и без подтверждения, когда ее костлявое тело просто-напросто упало на него.

Предложение подбросить звучало заманчиво, да только...

– Будет здорово, если не обременяет. Да только...

Она замолкает, пытаясь подобрать слова более правильные, подходящие сложившейся ситуации.

– Я же и шага не смогу там сделать.

Бишамон усмехается, но всё так же тихо. Сил делать что-то громко не было. Друидка что-то невнятно мычит. Имела ли она право говорить о тропах фей? Или это не такая уж и сокрытая информация?

– Дорога друида провела, скажем так. Я могу ходить более короткими путями, нежели вы, люди и нелюди.
Голос у Бишамон был приятный, хотя та и предполагала, что с первыми слова сорвется какой-нибудь скрип, как у ненастроенного инструмента.

И тут до нее доходит, что дрейк – девочка. Вот же незадача. Бишамон слегка приподнимает голову, наблюдая за зверем. Женщины ревнивы, а женщины питомцы – еще хуже.

Имя мальчишки кажется смутно знакомым, как и черты. Может ли видение сойти за правду?

– Бишамон, – открывает своё имя, не видя в сокрытии никакого смысла.

Приближению к зверю заставляет тело эльфийки дрожать еще сильнее. Не то чтобы она боялась, наверное, больше имела честь замерзнуть.

Отредактировано Bishamon (28.09.24 08:22)

Кажется, в ее голове что-то начало звенеть при словах о полете. Приближенная к земле, привыкшая чувствовать и слышать природу,вдруг, оказаться в воздухе, было ли равносильно тому, что оглохнет и ослепнет одновременно? Сердце пропускает удар, мысли пытаются собраться в одно целое, но выходит что-то совсем не то. Бишамон действительно не понимает, как реагировать на данное замечание.

Для привыкшего к жизни в воздухе, мужчина не мог ни о чем подобном волноваться, о чем сейчас гудел разум девчонки. Какая ему разница, даже если она боится? Не предпочтет же пойти пешком, правда? Да и его зверюга явно не будет рада нахождению девичьего тела на ее спине. Впрочем, дрейк выказывал невероятное послушание, но что-то друидке подсказывало, отвернись Тревор, как та не потеряет возможности откусить от девушки кусочек, да побольше, а, быть может, и вовсе сожрет, как хотела изначально.

Тогда вся помощь, которую оказывает ей мальчишка – будет напрасной тратой времени. Жизнь – веселая штука, если иметь в запасе крутые повороты. Только вот, она уже один такой резкий поворот сделала и явно не вписалась, коль почти потеряла свою человеческую суть.

– Имеешь что-то против друидов? – она почти и не реагирует на тот факт, что Тревор приподнимает ее над землей.

Грязи на волчице хватает, едва ли дождь справится с тем, чтобы смыть всё то, что успело налипнуть, пока она сидела в луже. В конце концов даже одежда испачкалась и давно промокла, налипая на кости, как еще одна кожа, только мерзкая и холодная.

Да, она прекрасно знала, что друиды по природе своей не от мира сего, да и своей выходкой лишь подтвердила это, но не все же такие... Но даже нелепое отношение к ее классу, не останавливали Тревора. Он продолжал тащить девчонку к своему дрейку, будто перед ним стояла важная миссия – спасти принцессу из лап коварного дракона.

Сердце предательски начинает биться сильнее, когда парнишка водружает ее в седло; ей богу, она могла поклясться, что даже мужчина мог видеть, как забилось ее сердце.  Мона проглатывает ком, подкативший к горлу. Оказавшись спиной к Тревору, да на спине зверюги, Бишамон почувствовала себя в крайней степени незащищенности. Как будто открытая мишень, пали не хочу.

Легшая на плечи накидка (или что там было?) не прибавляет чувства тепла, отнюдь.  Кажется, дрожать она начинает еще сильнее, но просьбу исполняет. Сил держать спину прямо, а тело ровно, не имелось, поэтому Мона облокачивается на мужчину, вновь понимая, как же непривычно трогать кого-то живого, теплого, да и вообще с руками и ногами, пусть и не полноценными.

А начни она шарахаться? Тревор принял бы тот факт, что здесь уже потерянный случай?
Дрейк начинает разгонятся, и Бишамон не находит ничего лучше, как сильнее зажмурить глаза, будто это решит все проблемы в мире. Она вжимается в грудь собеседника, ощущая, как под корявыми действиями Мары ее кости начинают биться о седло.

Больно.

И отчего-то девушке кажется, что природа кричала об ее уходе.

Очередной раскат грома врывается в уши, и волчица зажмуривается еще сильнее, если такое вообще возможно. Что она делает? Зачем решилась вернуться в человеческую шкуру? Зачем напрягает Тревора? Он же не обязан с ней возиться, не обязан помогать. Мальчишка должен был пройти мимо! Забыть ее, как уже сделал, потому что от того мелкого мальчугана ничего и не осталось? Или все-таки еще теплилось что-то из детства этого товарища?

Она всё еще не была уверена, взлетела ли Мара, или разбегается, поэтому так и трясло? Да и вообще Бишамон не имела представления, сколько прошло времени, пока ее кости бьются о седло, причиняя боль. Но она даже не пискнула по этому поводу, не попыталась сказать, что неприятно и неудобно. Те, кого пытаются спасти, не должны орать о том, как им некомфортно, потому что такового никто и не обещал.

Но то, что они всё-таки взлетели, приходит от понимая, как ветер врезается в лицо: резко, неистово, сильно! Настолько, что Мона задержала дыхание. Вода бьет в лицо, хлещет так, словно превратилась в маленькие хлысты, знающие куда бить больнее. Хотелось съежиться, спрятаться от этих неприятных ощущений, но здесь, в воздухе, прятаться было негде.

Она медленно открывает глаза, пытаясь понять, что ощущает от понимания, что земли под ногами больше нет. Что она не чувствует, как течет жизнь, не слышит, что шепчет ей листва, рассказывая о путешественниках, попавших в беду. Ничего. Тишина в голове, к который девчонка не привыкла.

Только гром врывался в уши, заставляя иной раз вздрагивать, да шелестение крыльев, которые и помогли взметнуть ее тело в воздух. Друидка молчит, хотя и хотела бы спросить, что же такого сделали ее товарищи, что заслужили такого тона, но едва ли Тревор различит ее тихий голос сквозь толщу окружающего шума.

Мона приподнимает голову, когда рука мужчины придвигает ее ближе к его телу. Пытается рассмотреть, что сподвигло товарища к такому действию? И до нее доходит, не сразу, но доходит.

Если бы мужчина сейчас не смотрел в иную сторону, а повернул и опустил голову к лицу друидки, то прочитал в погасшем янтаре ее глаз – страх. Животный, когда приходит понимание, что надвигающаяся опасность многим больше, чем ты думал изначально.

И Бишамон машинально хватается за его руку, как будто та была единственным спасением в воздухе. Впрочем, как знать, если впереди загорелась туча более темная, чем та, что уже изливалась на землю.

Приближающая темнота пугала. Бишамон от чего-то считала, что это начало очередной колдовской чумы, которая свалится теперь с неба, а не полезет из земли огненными всполохами. И как на зло, упомянутый шрам дал о себе знать. Любое упоминание чумы вызывало в организме трепет? Когда огонь лизнул ее бок, было настолько больно, что девчушка чуть не потеряла сознание. Или то могло произойти от крика, вырывающегося из маленькой девчонки?

Зачем ты вспоминаешь это?

Отпускать руку наездника не спешит, не смотря на то, что хотелось дотронуться пальцами до шрама, который зудел, как старый перелом в непогоду. Боги, никогда в жизни она еще не хотела оказаться на земле столь яро, как сейчас. Чтобы услышать шепот, который успокаивал, дарил надежду и понимание, что всё снова наладится так или иначе. Рана пройдет и затихнет, страх отступит, и Бишамон снова останется одна.

Сколько лет она провела в отшельничестве? Одиночки, как правило, столько не живут. А с ее образом жизни, наверное, конец был не за горами. Стоять уже не могла, что уж говорить о такой способности, как ходить?

Ее голова трясется в такт содрогающейся от кашля грудной клетки Тревора. Его попытка успокоить разум, который не мог прийти к равновесию, довольная милая, но Мона отвыкла от такого. Отвыкла, что люди приближаются к ней, разговаривают, да еще пытаются успокоить.

Больше вспоминается, как к ней в волчьей шкуре пыталась подойти девчонка. У нее не было злого умысла, она просто пыталась стащить железо с лапы одичавшей друидки. Но уже тогда Бишамон едва ли контролировала свой разум. Так что была велика вероятность, что в звериной шкуре она на мужчину бы напала и получила болт в лоб, ну или зубы Мары в свой позвоночник.

Что за мысли вообще?

Ей кажется, что она захлебнулась от крика в тот момент, когда дрейк пикирует, отводя себя и седоков от молнии. Мона могла поклясться, что в тот момент, ее задница подлетела и, не смотря на всю попытку держаться, она ощутила на своей шкуре свободное парение,с пониманием, что после этого явно бухнешься вниз.

Поганый аттракцион. На таком кататься ну никак не хотелось.

Ослабевший голос быстро охрип, а льющийся дождь просто-напросто смыл вырвавшиеся от ужаса слезы.

Да только это было далеко не концом! Посадка? Держись?

Кричать девушка уже не могла по объективным причинам, поэтому вцепилась в руку товарища сильнее, насколько вообще позволяли собственные пальцы, отвыкшие от того факта, что принадлежали эльфийке.

Дыхание сбилось, будто вместо полета друидка пробежала несколько километров без остановки. Сердце колотилось столь сильно, что могло сломать ее ослабевшие ребра, и девушка этому не удивилась бы.

Как же давно ей не приходилось быть в поселениях. Крыши домов казались чудными, будто слеплены из магии волшебниками, не иначе! Да только смысл восхищаться подобной ерундой?

Ты слишком долго была в шкуре зверя. Слишком.

Казалось бы, для эльфа пятьдесят лет не так много, но для всего окружающего мира, очень даже многовато....
Она расслабляет хватку на руке, будто смирившись с тем, что если уж упадет, то и Боги со всем этим.

Отредактировано Bishamon (29.09.24 20:23)

Построек становится всё больше, сменяя мелкие деревушки, что мелькали сквозь пелену дождя при полете ранее. Удивительно, что Бишамон вообще сумела это разглядеть, ведь, была уверена, что ее зрение не хочет воспринимать реальность четким взглядом  привычка быть в шкуре волка сказывается не так и хорошо на девушке, как думалось изначально. Да и если учесть, что половину пути девчушка просто-напросто проорала, действительно становилось удивительным тот факт, что окружающую обстановку заметить тоже успела.

Она прижимает руку к своему боку, пытаясь тем самым унять зуд. Лишь бы не стало больнее. Шрам не брало ни одно исцеляющее заклинание. Всё равно что сотрясала воздух бессмысленными возгласами, когда старалась хоть как-то облегчить свое положение. Благо, время Колдовской чумы закончилось, но пятна, оставленные ею, останутся навсегда. Вот такая вот дилемма. А если учесть, что подобных представителей не любили, в ее же интересах, чтобы Тревор и вовсе не увидел на ее теле этой отметины.

С другой стороны, с чего ему лезть под ее одежду?

Мысль застревает на середины осознания, что сама что-либо сделать она не сможет. Ему придется стащить с нее это грязное одеяние, дабы напялить что-то более чистое и не воняющее. Или попросит кого-то иного?

Бишамон не знала какой из вариантов лучше – сделай товарищ всё сам или попроси об этом знакомую, чей вопль будет слышен за километры отсюда. Просто потому что шрам будет обнаружен. Это не маленькое пятно, на которое едва ли обратишь внимание.

Они приземляются, и Мона не знает как поступить лучше. Сбежать от него? Прямо сейчас? Или стоит немного обождать?
Странный фонтан, работавший даже в такое время суток; кирпичные стены, дома, стоящие столь плотно друг к другу, что она не удивится, увидь сквозные стены. Вся эта обстановка отдаляла ее от природы всё дальше, и Бишамон не находит ничего более, чем излишне сильно выдохнуть, лишая легкие кислорода.

Янтарь глаз вперился в протянутую руку прежде, чем перейти на лицо мужчины. И все-таки, какие-то детские черты всё еще можно рассмотреть, тем более при таком близком расстоянии. Лишь бы Мара не приняла ее глазение за что-то более, чем интерес, иначе скинет сидящую девчонку, как мешок с костями, коим та и была на данный момент времени.

Когда до Тревора доходит, что Бишамон едва ли ему здесь помощница, девчушка прикрывает глаза. Она не чувствовала мир вокруг и это навевало мысль, что девушка полностью оглохла, хотя продолжала слышать шум воды, голос мужчины, то, как неуклюже передвигается дрейк, ища себе укрытие на эту ночь.

– Всё хорошо, не считая моей немощи, – все слова вырываются тихо, но близость к его лицу явно делает свое дело, и товарищ прекрасно ее слышит.

Хотелось опустить голову, уткнуться носом в шею мужчины, как будто это должно  помочь скрыться ото всех навалившихся проблем в этом проклятом мире.

Резко открывшаяся дверь ближайшего здания заставляет волчицу вздрогнуть. Никого не смущала подобная картина, да? Наверное, к этой женщине каждый день приходили мужики, неся на руках тощее, бледное тело?

– Почему тебя так называют? – все так же тихо спросила Бишамон, почти не обращая внимания на внутреннее убранство таверны.

Или что это было? Постоялый двор? Они чем-то отличались эти два названия одного и того же? Потом узнает, сейчас это не имело никакого значения.

Она бы и кивнула, да, наверное, выпустила из сознание факт, что торчит на чужих руках, поэтому клюет товарища в шею носом, как и хотелось до этого. И так остается, словно хотела спрятаться ото всего мира, да от внезапного возгласа женщины.

Ну и баритон!

Такая скажет, то земля разверзнется. Чем больше делает движений незнакомка, тем сильнее Бишамон зарывается в чужую шею, стараясь спрятать глаза, словно была повинна в гибели целого стада скота, и теперь надо рассмотреть виновницу со всех сторон, да вынести той приговор.

Моне так и хотелось начать кричать, что это не она, никого я не трогала! Да как это будет выглядеть со стороны? Сама придумала, сама оправдалась? Живых существ ей трогать не приходилось, за редким исключениям конечно. Приходилось убить иную тварь, угрожающую лесу. Природа – ее дом, даже если с другими друидами она не виделась по меньшей мере эти пятьдесят лет. Как там поживал круг? Не выгнали еще?

Впрочем, раз феи продолжали водить ее своими путями, значит помнили и принимали, или это оставленный учителем медальон делал свое дело? Сейчас это не имело никакого значения. Природа заканчивалась в тот момент, когда девчушку затащили в этот город. И пусть друиды утверждали, что города окружены лесами и построены в лесу, это было немного не так, но Бишамон своё мнение чаще всего не отстаивала, не видя в этом смысла. Товарищи по кругу были многим старше, а она – сопливая девчонка – разве имела право голоса?

Вот и сейчас. Находясь в статусе немощной, стоило молчать, не обращая внимания на чужие возгласы. Тревор при этом совсем и не скрывал где нашел свою поклажу. Детская фантазия с годами покинула мальчишку? Совсем не умеет ничего придумывать?

Она тяжело выдыхает в его мокрую от дождя кожу. Наверное, тяжело было тащить на себе вес мокрой одежды, да целый мешок костей, которые и представляла из себя Бишамон. Она так давно не смотрелась в свое человеческое отражение, что, наверное, испугается сама себя.

А мальчишка вот не испугался или просто не подает вида.

Сердце сильнее ударилось о ребра, когда зашла речь о лекаре. Нет. Нет, нет и нет! Только не чужие глаза и руки. Да и мужчине не следовало переодевать ее, и девчонке, которой хозяйка крикнула, тоже.

Ее выставят за порог, как только увидят шрам. Уповать на то, что они глупы и не знают о колдовской чуме? Какова вероятность, что обитатели таверны об этом действительно не знали?

Сердце бьется на уровне уха, поэтому Бишамон пропускает разговор о том, кто кого лечит, а кто калечит. Дышать стало чуточку тяжелее, и Тревор явно мог понять, что девушка на его руках беспокойна.

– Не подпускай их ко мне, – шепчет Мона, не отрывая лица от чужой шеи.

Странно, но она ловит себя на мысли, что ощущать под кожей чужой пульс – приятно.

Прошло так много времени, когда ей приходилось до кого-то дотрагиваться. Не так она себе представляла свои прикосновения к чужому телу после перевоплощения, ох не так. Скорее ожидала того, что будет шарахаться, шипеть или рычать. В итоге – на это просто-напросто нет сил.

Как воспримет подобную просьбу мужчина? Кто должен к ней подойти в итоге?

Отредактировано Bishamon (01.10.24 21:12)

Странно было озвучивать в принципе какие-то просьбы, находясь в весьма шатком положении. Тревор вообще не должен был заморачиваться ее проблемами, кто она ему? Просто друид, которого хотела сожрать его подопечная, не более того. Бишамон крайне сомневалась, что мальчишка помнит ее, такую далекую и расплывчатую как туман. Все-таки детство такая пора, когда всё кажется излишне хорошим, в ярких тонах, без попыток намешать черное и серое.

Конечно, про своё детство она такого сказать не могла, но Тревор тогда был вполне себе счастлив, если, конечно, память не подводит эльфийку и не подкидывает иллюзорные образы.

Мужчина так спокойно реагировал на тот факт, что какая-то тощая девчушка утыкается в него носом, что невольно подкидывает мысли, что так девиц он таскает весьма и весьма часто. Мол, вот, сегодня еще одну принес, сегодня с опушки леса, а пару дней назад поймал в полете, со скалы прыгнуть решила.

Обычный разговор из разряда – почистить картошку. Ведать, каждый день жители этого городка находили поклажи в виде друидов или иных классов и рас. Но коли сразу не пытались выставить, и на том спасибо.

Впрочем, Мона очень сомневалась, что приди она сюда одна, да скажи что ни одежды, ни денег у нее нет, то захлопнули дверь перед носом и поминай как звали.

Мир поменялся. Кардинально. А волчица этого не заметила, или лучше будет сказать – не хотела замечать?
Тихий вопрос мужчины заставляет ее приподнять голову. Что он подразумевал под «что-то еще»? Хотел послушать ее историю? Так не было там ничего примечательного. Бишамон пугал лишь факт нахождения на ее теле отметины от колдовской чумы, не более того, но не шептать же об этом в таверне, где сзади хлопочет хозяйка, а спереди ее помощница или дочь, поди разбери, но уши-то явно любила греть каждая из них.

Поэтому девушка молчит, не считая нужным озвучивать это здесь. Дожидается, когда дверь в комнату захлопывается, и вздыхает с облегчением. Любой другой на ее месте напрягся бы еще больше. Девчушка наедине с мужиком, который явно не мог помочь по доброте душевной, да? Только что было брать с друидки? Тело? Да кому такие кости нужны, даже пощупать не за что, знай, погремишь, как на ксилофоне, да надоест так же быстро, как надоедало детскому разуму.

Мальчишка аккуратно усаживает ее на стул, и Мона чувствует себя малость странно. То, какую позу принимает мужчина, наводит совсем не на те мысли, но волчица не находит ничего более, чем уставится в его синий глаз в ответ.

Боги. Глаза, цвета бушующего моря, с отливом солнечных лучей.

В янтаре ее глаз плескается страх, поэтому девчонка сжимает края своей мокрой и грязной одежды, ощущая, как неистово бьется сердце. Вот сейчас он узнает и заберет свои слова обратно, ведь, так? Другие гнали ее, как только видели отметину, и ни у одного не возникло сомнений, чем именно является пятно на ее правом боку. А, ведь, это мог быть действительно обычной ожог. Знаете, бывает, в наказание, родители не контролируют свой гнев, и могут не только со всей дури ударить розгами, что приходится идти к лекарю и накладывать швы, но и имеют привычку прикладывать раскаленную кочергу или что похлеще.

Так почему никто, встреченный ею на пути, ни разу не подумал об этом?

– Я была совсем девчонкой, когда огонь колдовской чумы коснулся моей кожи, – будто в подтверждении своих слов, Бишамон приподнимает одежду, оголяя то место, где до сих пор красовался шрам.

И пусть прошло уже сотня лет, а колдовской чумы давно нет, шрам так и остался, и все еще прекрасно напоминает о себе. Мона прикрывает глаза, о чем-то думает некоторое время, а потом опускает мокрую ткань назад. Не хватало, чтобы кто –то еще это увидел.

Когда девушка все же снова открывает глаза, то не может не задать вопрос, крутящийся на языке долгое время, но который не решалась задать, потому что сомневалась.

– Что стало с тобой, мальчишка... Я же помню тебя целым и невредимым...

Ее голос умолкает в тот самый момент, когда дверь снова распахивается.

Она понимает, что что-то не так в тот момент, когда единственный глаз Тревора осматривает ее ожог с неописуемым спокойствием, как будто Бишамон была глупым ребенком, решив показать своему взрослому другу грязевую кучку, называя ее чем-то необычным и прекрасным.  Такая реакция выбивала из колеи. Волчица привыкла лишь к одному отношению – гонению.

Всякий, увидавший на ее теле шрам, принимали как должное - угрожать вилами или просто гнать девчонку прочь из своего поселения. Даже если она помогла кому-то, даже не смотря на оказанную помощь в лечении, гибели побегов и иных смертных, обычных бед. Потом еще долго кричали проклятья в ее адрес, говоря, что друидка прокляла их ребенка или иного родственника.

И теперь, сидя около мужчины, смотрящего с таким необычайным спокойствием, Мона ощутила прилив стыда. Как будто раскрыла самую сокровенную свою тайну, которая и тайной-то давно не была. В янтарных глаза светилось изумление вперемешку с грустью, словно только что ее мир перевернулся с ног на голову и начал кружиться, кружиться, кружиться!

Комок, подкативший к горлу, шел из самых низов, корней ее души, если таковая вообще была у юной эльфийки. Она прикрывает глаза, ощущая лишь то, как больно режет вопрос Тревора о ее возрасте.

Да какая разница, сколько ей лет? Она и сама-то толком не помнила цифру, чей счет потеряла давным-давно. Помнила, что ей было семь, когда чума лизнула ее бок, помнила еще сколько-то времени, как провела с учителем, а потом границы размылись, оставляя после себя лишь горькое послевкусие.

– Не помню, – она говорила правду, мальчишка мог понять по интонации голоса.

Или не понять и не поверить, но Моне уже было как-то всё равно. Может считать ее дряхлой старухой, девушка была и не против. Никому от этого не будет ни хорошо, ни плохо.

Девчушка медленно открывает глаза, отводя их в сторону. Сколько лет она в звериной шкуре? Лет десять? Двадцать?

– Не меньше пятидесяти, – Бишамон называет примерную цифру, сомневаясь в ее правдивости.

Хотя, если посмотреть на состояние, в котором пребывала друидка, там могла быть цифра и больше.

– Вот оно что, – продолжала девушка всё так же тихо.

Тревор как будто выуживал ее из того узкого мирка, в котором ей приходилось жить всё это время. Всё равно что вампира вытащить на яркие солнечные лучи.

Сердце колотилось как бешеное, подгоняемое мыслями о прошедшем и возможном будущем. А было ли оно у друидки это самое будущее?

Он отходит так быстро, будто Бишамон дотронулась до его щеки раскаленной кочергой. Или побоялся мыслей пришедших девиц? Да и о чем они могут думать? Бишамон искоса смотрит на девушек, на глупую улыбку Тревора в их присутствии, вслушивается в смешки, когда мужчина снимает с себя одежду.

Наверное, это обычное поведение людей, к которому сама волчица не привыкла? Именно поэтому такое поведение казалось ей диким? Впрочем, ничего сверхъестественного они не делали, пока что...

– Не похож, наверное, я просто обозналась, – голос ее все так же тих и спокоен.

Мона понимала, что является обузой, от которой Тревор хотел бы избавиться, да не выйдет. Сейчас по крайней мере. Поэтому придется идти развлекаться с девицами в иное место.

– Не смущает. Но не надо никого звать.

Даже если парнишка сказал правду, она не могла верить наверняка. Может, он просто хочет произвести на девушек впечатление, мол, смотрите, я находился рядом с чумной девчонкой и ничем не заразился.

Девицы убежали столь быстро, словно уже решили какую-то задачу для себя, явно надеясь, что как только спутник примет ванну, то под покровом ночи прибежит в их теплые объятия. Бишамон даже не сомневалась, что именно так он и поступит. Да только тебе какая разница? Сиди себе, наблюдай за мирской жизнью обычных людей, да мотай на ус, как нужно вести себя с мужчинами.

Сложно. Зачем ей были эти знания? Мона никогда и не позволяла противоположному полу касаться себя, не считая учителя, который никогда и не думал о девчонке как-то более, чем о бедном ребенке, которому не повезло познать тяготы жизни в семь лет. Впрочем,, если смотреть на Тревора, жизнь и его не обласкала, а Боги явно не услышали мольбы, да? Девушка даже боится представить каково это, остаться без руки, но это и не то, о чем следует думать в данный конкретный момент.

Она смотрит на мужчину излишне внимательно, не понимая к чему он клонит своим вопросом. Решил добить? Сдать, прикрываясь милосердием? Или посмотреть, побежит ли за ним волчица, когда он сам пойдет на свиданки? Глупо, наверное, думать о таком, но вопрос заставляет карусель мыслей начать свой ход.

Друидка даже не замечает, как успела напрячь всё тело, как начало неистово биться ее маленькое сердце, предвкушая последствия данного вопроса… Но плечи невольно расслабляются, когда Тревор додумывается продолжить свое повествование. Какой же жалкой она выглядела, что у мужчины возникли подобные мысли. О дальнейших своих планах волчица даже не думала, вот и вся правда, которую можно было прочесть в ее потухшем янтарном взгляде.

- Наверное, для начала, стоит прийти в себя, - она замолчала, не зная, как толком объяснить. – Если я вернусь в лес, боюсь, что утрачу разум окончательно. Но я так привыкла к гонениям из-за своего шрама, что просто сбежать в лес оказалось чем-то правильным… Лучше, чем погибнуть что ли….

Бишамон рассуждала вслух, но как будто сама с собой, действительно не понимая природы своего поступка. Но, ведь, она все та же маленькая, испуганная девчонка, которая хотела нормального к себе отношения. Иметь любящую мать и отца, друзей, любовь в конце конов, но получила то, что получила.  Смерть наставника не стала для друидки ударом или потери почвы из-под ног, но стало толчком к пониманию, что она не знает, как быть дальше.
Бишамон тяжело вздыхает, словно только что на ее плечи снова взвалили груз ответственности, который нести самой слишком тяжело, а взваливать на другого постыдно.

- Верх я стяну сама, - девчушка не смотрит на Тревора, да и шутки его как-то не особо разделяет. – Дальше не смогу.

Но взгляд все-таки поднимает, позволяя себе рассмотреть чужое телосложение. Полуголый товарищ действительно не смущал, а, по сути своей, должен был. Да только тяги ни к кому не испытывала, а праздный интерес нельзя было назвать чем-то большим. Мужские тела ей видеть вот так вот не приходилось, вот и вся разгадка.

- Попробую доползти так, - спокойным голосом отзывается волчица.

Неужели он думал, что друиды могут только волками становиться? Наивный. Но как-то надо начинать разрабатывать свои мышцы, которые привыкли к иной позе. Если бы проблема была еще только в этом. Мона отворачивается, уставившись в стену.

Когда она ела последний раз – тоже забыла.

Разговор явно ушел совсем не в то русло, о котором вообще хотелось бы вспоминать, но, ведь, без прошлого сложно начать хоть как-то воспринимать дальнейшее, разве нет? Да только с тем небольшим отличием, что Бишамон слилась с природой за эти пятьдесят лет так плотно, что сейчас чувствовала себя пустой. Наверное, судьба ее состояла именно из факта, что в конечном итоге волчица просто-напросто погибла бы, промышляя такими методами выживания. И никому от этого не стало плохо, правда?

Или тому мальчишке? Вспоминает ли он вообще о волке, решившем выйти навстречу его мелодии? Вряд ли. Надо понимать, что дети быстро забывают определенные вещи, даже если оказались от них в восторге. Тот мальчишка вообще может быть уже мертв. А в те земли Бишамон более и не ходила, гонимая оттуда даже сильнее, чем в каких-то иных.

Друидка видит, как отводит взгляд мужчина, стоящий поодаль. И всё-таки, что-то в нем было, что заставляло внутренний мир трепетать, голосить о том, что это не первая их встреча. Но, Тревор дал понять, что Мона ошиблась. Иначе в его голове при виде ее в волчьей шкуре, что-то да всколыхнулось бы?

Он снова подходит ближе, а Бишамон не находит ничего более, чем открыть рот в попытке что-то сказать, но мгновенно закрывает его, сжимая губы.

Он был слишком добр с незнакомкой, излишне сильно старался помочь там, где должен пройти вообще мимо. И она правда, искренне, не понимала, чем заслужила такое отношение.

Продолжает смотреть за тем, как он натягивает рубаху, стягивает с нее грязную одежду, опустив взгляд в пол. Ей богу, словно никогда не видел голых баб, или на кости смотреть более отвратно? Не то чтобы девчонку это задевало, нет, но что-то подсказывало, что Тревор не такой стеснительный, как пытается казаться сейчас.
Или это всё кажется самой волчице? Видит то, чего на самом деле давно нет?

Горячая вода обжигает кожу, и Бишамон вздрагивает, вспоминая то чувство, когда пламя коснулось чистой, детской кожи. Поднимает трясущиеся руки, ощущая, как стягивает с нее рубаха.

Создавалось ощущение, что девчонка оказалась в ледяной, горной речушке, а не теплом здании.

– Спасибо, – она помолчала какое-то время. – Что возишься со мной.

На языке крутится, что - «не обязан, и вообще можешь бросить меня здесь». Выбраться из таверны она сможет, не прямо сейчас, чуть позже, но сможет. И что в итоге? Уйдешь снова в лес? Доживать отведенные дни?
Бишамон приподнимает голову, смотря на мужчину.

– Чем я могу тебе отплатить? – вырывается вопрос сам собой.

Не верила она, что помощь, оказанная ей сегодня, вот так вот просто, за милое личико и прекрасные глаза.

– Денег, само собою, у меня нет, – тише добавляет волчица. – но я могу лечить раны.

Да только его раны уже не залечить.