Tales from the Forgotten Realms

Объявление

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Tales from the Forgotten Realms » Прошлое » [02.12.1494] Hell or high water


[02.12.1494] Hell or high water

Сообщений 1 страница 6 из 6

1

Hell or High Water

imgbr1

peering deceit
descend to repeat

Участники:
ищущий и гончая

Место действия:
Стелющиеся леса



a howling wind whispering sin in disordered thoughts of moments I've lived
the silence fades from dormant remains; leads once again to feelings of disdain

+3

2

[indent] В воздухе, едва подрагивающем от предвкушения, фонит. Орин присаживается на женские колени, заглядывая в глаза с заискивающей кротостью мгновения.
[indent] - Не держи это в себе, милая, отпусти, - смазывает перепачканными в красное пальцами кровь с губ, прихватывая подбородок и не позволяя чернелому рту закрыться. Пятно бурое почти насмешливо контрастирует с побледневшим лицом молодой эльфийки, щерится мертвенной пустотой, тихонько булькает. Орин от глаз взгляда не отводит, будто поймать что-то мимолётное тщась, нечто неуловимое, но важное. Близкое. Личное. Что-то, что сейчас есть только между ними двумя, чуждое для всего остального мира. Давит ногтем на горло, смиренно дожидаясь, как из лишившегося языка рта вырвется низкий рык. Чейнджлинг морщится со странной брезгливостью, словно неудовлетворённая результатом, и легонько качает головой.
[indent] - Разве это твой голос, Сирин? - дрожь мелкая пробегает по серой коже прозрачно щекочущей волной, стирая замысловатые узоры из шрамов и следов множества перемен. Свежеет, подаётся более живым тёплым оттенком, наполняется. Пальцы, всё ещё сжимающие женскую голову, больше не кажутся болезненно худыми, затёртыми - и в плачуще-немые глаза уже смотрят глаза вовсе не белые. Живые, подёрнутые лазурной синевой, почти такие же, как напротив, только они не плачут. Они смеются.
[indent] - Разве не это - твой голос? - повторяя, Орин смотрит как в кривое зеркало, как на отражение, только этого мало. Покачивается под слабым взбрыком, сжимает пальцы сильнее - сил у той уже не осталось, лишь бессознательно угасающее сопротивление. Отступающее.
[indent] - Не бойся, я не позволю ему погаснуть, - улыбается чужим ртом, только уголки надломлены. Перехватывает рукоять кинжала свободной рукой почти заботливо, глаз не отводит. Прикрывает те, прижимается ближе, словно каждый звук изо рта Сирин изуродованного силясь не только уловить, но и впитать всем своим естеством.
[indent] А там - лишь шелест бурлящий. Лишь воды буйные, лишь стихающий рокот умирающей реки.

***

[indent] Как удалось выведать прежде, Сирин была одним из самых близких существ для Корвина. Наёмница, знахарка, шлюха - Орин не разделяет, лишь склеивает осколки воедино. У Сирин шаг тихий, удобный, лёгкий. Она забавно водит плечами, когда ей не по себе, и глупенько морщит нос, когда что-то не нравится. В её тёплой коже почти привычно, естественно. Удаётся разузнать по крупинке, подобраться. Встретиться остаётся в Скорнубеле и пальцы чужие протянуть поближе.
[indent] Да только Корвин в означенный час не появляется. И позднее - тоже. И след его, приглядись, теряется в глубине Стелящихся лесов, так и не дотянув тонкой нити до города купцов и карнавалов.

***

[indent] Орин встречает подступающие сумерки среди онемелого от найтоловского хлада леса. Ступает ногами уже своими, укрывшись в голубелой от снега чаще вдалеке от торгового тракта, ступает беззвучно - снег плотный, но податливо тихий. Леденелой корки почти нет, лишь упруго пушистое покрывало. Орин следует тихим переярком среди белесых крючковатых стволов с чёрными пятнами, словно пёс гончий, взявший след. След, что часами ранее появился и протянулся сквозь по-зимнему обманчивое благоденствие спящего леса. Ныряет в темнеющий провал низкой пещеры, прислушивается, впитывает тишину вокруг, вдыхает глубоко, позволяя той опасть слабым терпким осадком у корня языка. В Сирин ещё не обращается, позволяет предупредительно напряжённое спокойствие леса смазывать с собственной кожи.
[indent] Идти вперёд. Двигаться дальше.

[indent] Сбавляет шаг. Орин не чувствует усталости, словно ей на то не позволено, но тело её замедляется. Питается темнотой пещерной, и лишь из пролома тянутся слабые лапы уходящего дневного света. Снедаемые неумолимо подступающими сумерками, они бледнеют, тратят плотность и насыщенность, и сейчас, скорее, походят на рассыпавшуюся синеватую пыльцу, лишь едва подсвечивающую зону у прохода. И слабеют, даруя зыбкий силуэт хладного леса за ним. Свет от факела прорезает брюхо обступившей чейнджлинга тьмы как кинжалом заточенным с вечера: броско, смело, одним рывком. Как на самом вдохе, почти надрывно. Скачет от камня к камню, очерчивает низкие природные своды, цепляется носком незримого сапога за прорвавшиеся крученые корни и ложится сорвавшимся птенцом на клочок ткани - ложится умирать.
[indent] Орин псом принюхивается, скорее, машинально, облизывается, всматривается. След не теряется. Ползёт рывками болезненными сквозь пещеру вглубь, сквозь чернеющие челюсти скал, за которые пляшущему свету здесь ещё не суждено пробраться. 
[indent] "Иди - беги - и не останавливайся", - стучит в висках, разгоняя тёмную кровь. Стучит смело, в привычном родном ритме, но словно слабее. Словно бы дальше. Стучит изнутри, как всегда, как и должно быть, но отдаляется. Не успевает. Бежит и не успевает.
[indent] И Орин задерживается. Выпускает сжатый выдох. Скорее всего, ей стоит отдохнуть хотя бы малость. И бежать. Бежать, пока голос Его не догонит.
[indent] Либо пока не потеряет саму себя.

+1

3

Копье зло свистнуло в выпаде, пронзая острым лезвием мохнатую морду, вспарывая жесткий мех, мышцы, крепкую кость и доходя до мозга, рассекая тот надвое, пока острейший наконечник не вырвался на свободу из затылка.

Высокое, мощное тело, одетое в меха и кости вздрогнуло до основания, падая наземь, проваливаясь в густой сугроб. Скребли по снегу когтистые пальцы, тряслись в предсмертной агонии ноги, пытаясь отбивать нечеткий ритм, белели глаза с навеки застывшими в них бесконечной злобой и голодом, вырывалось из полной клыков пасти последнее дыхание, взмывая к покрытым снегом ветвям древ.

Равнодушное алое око смотрело на подступающую к существу смерть, терпеливо ожидая. Наконец, искривившись в конечной судороге, гнолл застыл окончательно. Отродье Йеногу отправилось прямиком к его поганому прародителю.

Голова убийцы повернулась, осматривая залитую кровью небольшую полянку средь леса, устланную еще недавно белоснежным, а ныне грязно-бордовым снегом, пропитавшимся кровью еще трех гноллов и одной гиены.

С чавканьем вытащив копье из головы последней жертвы, Маэдрос сделал взмах, сбрасывая с лезвия лишнюю кровь, а затем плавно направился к стоящему меж ветвей коню, оставляя бесполезные трупы на поживу хищникам или собратьям. Большего они и не заслуживали.

Ведя под узды коня меж редких деревьев и кустарников, тифлинг зорко смотрел по сторонам, прислушиваясь к своим чувствам и к чувствам Имрир, летающей высоко над кронами, присматривающей за хозяином небесным оком.

Хрустел под ногами и копытами суховатый снег, переливающийся тысячами искорок, качались на ветрах зимы укрытые белыми шапками ветви деревьев, осыпая землю редким снегопадом. Пасторальная картина зимнего леса навевала обманчивое умиротворение и желание взять кисть, дабы запечатлеть красоты нетронутой природы.

Идущий Д’хар лишь усмехнулся этому желанию. Только глупец купится на красоту Стелющихся лесов. Глупец и невежа.

Когда-то давно, на заре первого тысячелетия, эти леса были обитаемы, вплоть до того, что целый город находился среди них, пусть время и стерло из памяти многие детали.

Когда-то давно, тысячу лет назад, здесь сходились во множествах битв неисчислимые племена хобгоблинов и армии Фалорна. Что те, что другие так и не добились своего, хобгоблины откочевали, а у Падшего королевства не было возможностей занять эти земли.

Не так уж давно, всего лишь век назад, эти ничейные леса населяли люди, эльфы, гоблины и гноллы, живущие небольшими общинами и деревнями, поклоняясь своим непонятным богам и сущностям.

Совсем недавно, и полусотни лет не прошло, сгинувший ныне вместе со всем Элтурелем Тавиус Криг, правитель Элтургарда, объявил гноллов демонопоклонниками и, стращая всех вполне справедливыми заявлениями о жестокой натуре что собакоголовых, что гоблинов, издал указ о блокаде лесов и запрете приближаться к ним под страхом смертной казни.

Когда годы спустя из леса выбралась лишь провидением богов выжившая эльфийка, рассказавшая о том, что расплодившиеся гноллы перебили и сожрали всех соседей, многие пересмотрели свое мнение о скандальном распоряжении Верховного наблюдателя. Старые заставы укрепили, увеличили гарнизоны и стали делать то единственное, что оставалось. Терпеливо, годами, десятками лет ждать, пока выродки Бездны не пожрут друг-друга, чтобы затем добить ослабших людоедов, выжечь последние гнезда этой саранчи.

По-другому с гноллами было нельзя. Кровожадные, жестокие, алчущие чужой плоти, они были недоговороспособны. У разумных гиен не было ни единого желания вести дипломатию с потенциальной едой, в абсолютном большинстве своем дикие гноллы были бешеными собаками, несущими разорение, боль и смерть повсюду, куда ступает их лапа. Война с их разрозненными племенами была нескончаема, ведясь на полное уничтожение.

Годы назад Д’хар, тогда еще член Огненных кулаков, крепко уяснил для себя, что с некоторыми псевдоразумными может быть лишь битва насмерть. Проходя по следу спаленных деревень и вытоптанных полей, смотря на обглоданные останки жестоко убитых крестьян, видя искалеченных телом и разумом выживших, спасенных от участи попасть в котел и на костер, молодой тифлинг отчетливо понял, что ему еще повезло родиться тем, кто он есть.

Сколь схожи были гноллы с тифлингами, столь же они отличались. Они также жили изгоями, отдельные представители которых нанимались на самую грязную и кровавую работу, также не имели единства и сплоченности, разбитые на отдельные племена, также вели свою родословную от демонической твари, но если тифлингов лишь презирали, недолюбливали, относились предвзято, то гноллов ненавидели черной ненавистью.

Все, чего желали бывшие гиены, попавшие под вечное рабство у лорда демонов, это убивать и поедать своих жертв, то есть всех окружающих. Ведомые зовом своего бессмертного господина, они веровали лишь в тотальное разрушение всего и вся, покуда среди выжженных, высушенных пустошей погибшего мира не останется лишь одно живое существо – их бог и повелитель.

Со временем тактика выжидания принесла свои плоды. Голодные, неспособные прокормиться с разбежавшейся лесной живности, пожиратели плоти сбивались в кучки и выходили из родных лесов наружу, прямо на укрепленные форты, об которые разбивались, будто море о скалы. Один за другим шли карательные рейды, выбивающие поголовье окраинных племен, пока оставшиеся забивались все дальше, уходя вглубь лесов, чтобы там бороться меж собой за добычу, и лишь небольшие охотничьи партии, скрываясь от патрулей, осмеливались выходить к границам лесов в поисках пропитания.

Из-за засилья гноллов и фортов Королевства Двух Солнц немногие отваживались соваться в эти места. Корвин решил воспользоваться этим, обустроив себе укромное местечко где-то в этих краях, и сейчас Маэдрос пробирался по зимним пущам, идя по следу ушлого экс-советника самого правителя Врат Энвера Горташа. Его не волновали причины того, чем не угодил нанимателю этот проныра, и не будь нужды, тифлинг не взялся бы за этот заказ, требующий провести в дороге, вдали от столь нужных сейчас Врат целые недели, но слишком уж была велика лично для него награда, выраженная не столько в золоте, сколько в дорогостоящей услуге, очень нужной самому Д’хару.

Наконец, от Имрир пришло чувство удовлетворения. Фамильяр, выполняющая роль ищейки, узрела вход в пещеру, у которого и обрывался след Корвина.

Тифлинг прибавил шагу, готовясь загнать свою добычу в угол.

Отредактировано Maedhros (12.01.25 16:53)

+1

4

[indent] Кто-то говорил, что в каждом пути необходимо делать паузы, иначе рискуешь ошибиться дважды. И даже если спешка как таковая не всегда была спутником Орин, даже несмотря на её умение выжидать, играть елейно заполночь, а танцевать на углях лишь поутру, она не в полной мере понимала настоящее назначение паузы. Ей незачем ждать ради самого факта ожидания. Не таиться, высматривая добычу, не плести замысловатый узор паутины для ловушки, а позволять себе выдохнуть внутренне.
[indent] Чейнджинг смеётся беззвучно - абсурд. И чувствует укол где-то на запястьях.

[indent] Взгляд с обманчивой леностью ползёт по чернелым камням пещеры, то и дело вздрагивающих под танцующими отблесками света факела. Она понимает, почему не останавливается, почему движется лишь вперёд, но словно не желает осознать это по-настоящему.
[indent] Ей непросто задерживаться. Обрывки знаний о мире составляют лоскутное одеяло настолько убогое, что им встыд бы стало укрывать даже мохнатые плечи мёртвого гнолла. Воспоминания же о собственной жизни кажутся не менее скудными, разбрызганными, беспорядочными. Чейнджлинг словно удивляется на мгновение, смахивает комичное наваждение самоанализа, хватается пальцами за худой хвост того единственного, что она ощущает полноценным - своей цели. Найти её. Уничтожить. Исправить собственную ошибку, выстрадать, выкровить, выболеть, вымолить прощение. Её единственная путеводная звезда, то, что она способна видеть отчётливо. Ярко, красочно, во мельчайших деталях. Родное, знакомое, своё.
[indent] Шаг - и ничего нет. За этим абсолютно ничего нет.

[indent] Проваливается мыслью в густые тени и не видит, сколь ничтожна её фигурка в этом пляшущем свете. Выцветшая, бледная, словно вымытая дочиста изнутри, выпотрошенная и сшитая сызнова умелой рукой. Комично, что лишь факел безразличен к тому, на что он бросает свет, иначе, кажется, её силуэт никогда бы не выбрался из глубокой темноты. Не показался бы.
[indent] Она идёт верной дорогой, чувствует, знает будто бы наверняка, так отчего же тогда сейчас под свет этот попадает не лишь её худой силуэт, но и мысли, кои чужды и обманчивы? Отвлекают, заговаривают, не произнося ни слова, смазывают ясность взгляда, ложатся неотчётливым шумом в ушах. Двигаться вперёд, отыскать свою ниточку, верить, что это, наконец, обернётся из соломинки во прут митриловый, что сработает. Всмотреться не вовнутрь, но вдоль следов разрозненных - шаги человеческие перемежались с отпечатками лап, уходили вглубь пещер и терялись в благоденствующей там темноте. Всмотреться, вслушаться, двигаться дальше.
[indent] Ей незачем делать паузы в пути. Ей не о чем думать. Ей. Незачем. Думать.

[indent] Орудие, отродье, лишь путь к цели.
[indent] Орин не слышит больше слов о том, что она Избранная. Чувствует подспудное понимание этого, след от самой мысли Отца, но не слышит. Доказать. Оправдать ожидание.
[indent] Распрямляет плечи, движется беззвучно. Очистить сознание сейчас требует усилий, и это непривычно. Неправильно. Так не должно быть. Отрицание, очищение, освобождение разума всегда приходило к ней естественно, словно было частью её природы, и чудится предательством крови то, что сейчас танец её больше не столь свободен, как был прежде. Будто ноги свои - не свои, не ведут, не скользят в блаженно ослепшем кружении, но рвутся сквозь колючую низкую поросль. Кровят. Мешают.
[indent] Орин фиксируется на образе сестры - на том, что от него осталось. Заливает тот кровью, оживляет бледность цветами угасающей жизни. Цветами ненависти. Цветами судьбы. Шум в голове понемногу сходит на нет, рассеивается, оставляя после себя привычное послевкусие и один единственный вопрос. Зачем.

[indent] Зачем?
[indent] Никогда прежде не приходилось слышать подобное - мыслить подобное. Сбрасывает быстро, в полной мере осознаёт ответ, правильность пути, его праведность. Лишь доказать, что она - действительно Избранная, что она - суть достойное вместилище для воли Отца. Большего ей не нужно по довольно тривиальной причине: большего не существует. Сжимает свободную ладонь до боли, разрывается сейчас между желанием метнуться вперёд, раздирая на части всех на своём пути, и разорвать себя. Сжимает сильнее. В задержавшемся на несколько секунд дыхании тишина набухает вокруг чейнджлинга, вспархивает с плеч и доносит звуки шагов.
[indent] Сознание очищается во мгновение, пальцы пристраивают факел в малой расселине меж камней - его свет уже непременно и так различили, если приблизились настолько близко ко входу в пещеру. Будучи Сирин, чейнджлинг убедилась, что по следу Корвина в леса никто из его подельников и близких знакомцев не отправится, исключая возможность встретить запоздалую названную помощь. Гноллы создают куда больше шума, и речь вовсе не о громкости звуков. Хаотичны, отрывисты, тяжелы. К пещере тварь могла привести усталость, сытость ли слабость, голод же - выгнать прочь, и в каждом случае она звучала бы иначе. Орин хватается за новую переменную как за животворящий нектар, что позволяет сознанию наконец утихнуть, вернуться во прежнее животное русло. Ей нужен перекус, отвлечение, нужно почувствовать нечто знакомое, родное. Напомнить, кем она является на самом деле. Кем являлась прежде, кем непременно в силах стать вновь. Ей нужна опасность, случайность, что угодно, что вскормит ненависть внутри. Позволит злости набухнуть и вытеснить весь лишний воздух, которым оказывается так нелегко дышать, заполнить зудящую пустоту внутри.

[indent] - Не лучшее место для отдыха, правда? - голос чейнджлинга проливается в пустоту пещеры отчётливо, почти заискивающе, словно искренне обезоруживающий самого говорящего, выдающий хоть малую, но часть.
[indent] Орин отступает назад, укрываясь от пятен охристо-равнодушного света, оставляет собственную кожу на себе, поднимается по шершавым камням выше. Фиксирует взглядом белеющий пролом, предвкушает кровь.
[indent] Ведь кажется, что ей ничего другого и не нужно.
[indent] Никаких вопросов, нелепого лепета оправданий перед собой, никакого шума в ушах, предательски силящегося выбить ту единственную почву, на которой держались её ноги. На чём зиждилось само её естество.

+1

5

Аккуратным, стелющимся шагом, Маэдрос все ближе подступал к темному зеву пещеры, держась настороже и ожидая неприятностей. Никогда не стоит недооценивать оппонента и считать, что преследуемая жертва не попробует огрызнуться. Впрочем, с тем же успехом можно было нарваться на обычное или необычное зверье, на ловушки, на незваных гостей, а в эпилоге, преодолев все препятствия, узнать, что добыча улизнула, и остаться с носом.

Если подумать, то, работа охотника за головами, за разумными, цивилизованными головами, никогда не была у тифлинга в приоритете. С этим всегда было слишком много мороки и ненужных рисков, да и не сказать, что Д'хар был таким уж великим следопытом. Скорее наоборот.

Он не умел сливаться с окружением, идти по по местности так, чтобы казаться призраком, беззвучным и неощутимым, не умел брать след, пусть даже его обоняние чуть превосходило людское, а эльфийское наследие, его маленькая, незаметная часть, все же являла себя в большей ловкости и небольшой близости к природе. Вот только были и у такого положения свои преимущества. Выстраданные потом и кровью, оттачиваемые годами под руководством одного из опытнейших и мудрейших учителей. 

Магия. Чары. Колдовство. Там, где пасуют обычные методы, где недостает навыков и таланта, помогают заклинания. В данном случае вполне себе конкретное заклинание школы прорицаний.

Вставший в метре от не столь уж темного для его глаза провала вглубь земных недр тифлинг, слегка помедлив, сунул руку в походную суму. Пальцы безошибочно ухватили запечатанный тубус из вощеной кожи, потянули, являя тот белому свету, а затем ловко отсоединили круглую крышку, скрывавшую за собой плотно скрученный рулон магических свитков. Достав нужный, Маэдрос вновь закрыл тубус, пряча драгоценную ношу обратно в суму. Глаз его внимательно смотрел на выведенную светящимися чернилами из толченых полудрагоценных камней рунную конструкцию, покрывающую собой одну из сторон бледного пергамента.

"Поиск существа" не был универсальным решением или средством от любой болезни. Он обладал рядом своих ограничений и уязвимостей, которые обеспеченный или просто смышленый разыскиваемый мог использовать себе во благо, оттого чары не применялись при каждом удобном случае. Но в данной ситуации Д'хар счел обстоятельства достаточно благоприятными, чтобы попытать удачи. 

Корвин фон Бергов был довольно обеспеченным разумным, иного от приближенного к эрцгерцогу Врат, а до того весьма ушлому дельцу Горташу и ждать не стоило. Корвин, как говорят слухи и сведения от нанимателя, был трусоват, не блистал личной силой, но неплохо разбирался в финансах, умея считать и вкладывать золото. До становления советником он был ростовщиком, кредитуя отчаянных и выбивая с них проценты, был рэкетиром, отжимающим чужие предприятия, разоряя владельцев и скупая все за бесценок, был прожектёром, побуждая разумных вкладывать деньги в обманки и оставаться без исподнего, был заведующим одним из общих криминальных счетов, держа кассу нескольких банд и преумножая их и, конечно же, свое богатства. Покровительство Горташа и обслуживаемых городских ватаг защищало его шкуру от "благодарных" обманутых вкладчиков и от желающих обнулить непомерные долги заемщиков, от представителей закона, как жаждущих видеть преступника в петле, так и алчных до его неправедно нажитого.

Когда Эрвин стал эрцгерцогом, ставки выросли. Корвин, получив пост финансового советника, развернулся во всю ширь, начав играть по-крупному. Первое время все шло благоприятно, злато текло в карманы Горташа, фон Бергова и многих иных рекой, однако банкет продлился недолго, и причиной тому стал сам Корвин. Банальная алчность и головокружение от успехов. Аппетит пришел во время обильной трапезы, и постепенно доли остальных становились меньше, в то время как сам Корвин богател на глазах, начав воровать из кошелька даже у своего патрона. Надо ли говорить, что эрцгерцог, быстро раскусивший все попытки перевести стрелки и запутать обильной отчетностью, не оценил шутки?

Не прошло много времени, как прокатилась волна арестов подчиненных Корвина, изъятие официальных и полулегальных банковских вкладов, штурм богато отделанного поместья и захват всего доступного имущества. Охрану из наемников, тех, что не разбежались при виде надвигающихся солдат правителя Врат, просто перебили, взяв в плен лишь нескольких командиров, а сам господин фон Бергов, едва не взятый тепленьким прямо у любовницы, бежал из города чуть ли не в одних штанах. Мотивированный человек способен на многое, а перспектива дознания в казематах и последующей казни придали такого ускорения, что Корвина и след простыл,
а следы обрывались где-то у приграничья Побережья.

Одни говорили, что опальный кредитор и делец укрылся в Амне, другие, что фон Бергова видели у Серебряных Пределов, третьи и вовсе клялись, и божились, что разыскиваемый подался на север, к пиратской вольнице. Заказчика охоты, нанявшего Маэдроса, слухи и сплетни не волновали, только факты. А факты были просты и незамысловаты, последние месяцы Корвин методично и последовательно отправлял по несколько небольших караванов в северо-восточную часть Элтургарда. Зачем? Готовил себе укромный уголок на всякий случай. Перевозимые им средства и предметы роскоши не всплыли ни на официальных рынках, ни на подпольных аукционах и торгах, ни у местных аристократов и купцов. Все честно награбленное отвозилось куда-то в неведомые дали близ королевства, и целая россыпь средней паршивости охотников за головами отправилась в те края, прочесывая каждый городок, каждую деревню.

В отличие от прочих, Д'хар не стал бродить по окрестным поселениям, ища неведомо что. Фон Бергов не был похож на полного идиота, а значит среди недоверчивых, подозрительных к чужакам селян его искать бесполезно. Не понесет его и в крупные города, там сидят свои акулы, которые запросто сделают с легкой добычей, оставшейся без большей части капитала, связей и защитников, то же, что планировал сделать Горташ и криминальные бонзы. Поэтому тифлинг сходу направился в самую последнюю область для поисков. Стелющиеся леса.

Местные избегали запретного места как чумы, гарнизоны фортов неустанно бдили, но как бы ни была велика рать Элтургарда и выделяемые из казны суммы, те, что не разворовали, перекрыть солдатами весь лес было просто невозможно. Труднопроходимые тропы, буреломы, мелкие речушки, едва вмещающие крохотные лодки. Под каждый куст сторожа не посадишь, патрули ходят по графикам и далеко не все командиры откажутся от неподотчетной начальству регулярной премии.

Использовав выданные на оперативные расходы деньги и прорву "обаяния", Маэдросу не составило огромного труда разузнать подробности. Наводка на строго определенный, плохо охраняемый маршрут привела прямо к еще не успевшим исчезнуть следам. Предоставив роль следопыта фамильяру, тифлинг отправился вглубь снежной пущи, ловко лавируя меж попадающихся мелких отрядов гноллов, порой вырезая оные начисто. Теперь же, предстоит сделать контрольную проверку.

- Корвин фон Бергов, - слова отчетливо прозвучали, непривычно тяжелые для острого слуха, одна рука плавно и последовательно сложилась в несколько жестов, в то время как вторая растирала между пальцев истлевший, осыпавшийся пеплом жесткий кусочек меха собаки-гончей.

На краткий миг все будто замерло внутри мужчины. Напряженное ожидание с каждой секундой все больше замещалось ощущением неудачи, однако, в один момент все изменилось. Пришедший изнутри зов, ощущение направления, был похож на слабый ветерок, подгоняющий в спину, приглашающий идти с ним в одном потоке.

Выдохнувший тифлинг облегченно усмехнулся, тем не менее продолжая концентрировать внимание на этом эфемерном, тянущем его в направлении цели чувстве, ведь стоит лишь раз отпустить его, и оно улетучится бесследно, развеивая заклятье. Оставив Имрир летать окрест, охранять коня, высматривать незваных гостей и искать другие выходы наружу, Маэдрос шагнул внутрь, не выпуская из рук копье.

Идя средь сокрытых тенью камней, внимательно вслушиваясь в эхо пустоты, нарушая то лишь едва слышным дыханием, Д'хар высматривал возможные следы, намеки на пребывание зверя, человека. Не пройдя и тридцати шагов, Маэдрос остановился. Насколько можно тихая походка прервалась, а глаз впился в поворот, из-за которого доносились неясные, приглушенные звуки.

Не став по-глупому привлекать внимания, колдун лишь покрепче ухватил древко копья и медленно двинулся вперед.

Отредактировано Maedhros (19.02.25 18:16)

+1

6

В ушах крохотными митриловыми колокольчиками переливается голос Сирин: он сбрасывает несколькими мазками густо зелёную краску, а за ней тянется скучная история Корвина. Чейнджлинг морщится в глубоких тенях - всё ведь не так было, и сам голос эльфийки звучал едва ли не скучнее истории. Казалось, что даже позднее отсутствие языка не слишком уж пошло ему во вред. Скучный.
[indent]Корвин тоже казался ей скучным. По рассказам, по ниточкам, по зажатым вздохам Сирин, что не могла сокрыть зависти, обиды, ревности, слабости перед его обсессией, и всё же оставалась к нему до бестолкового благонамеренной. Почти что верной. Орин тонкими иголочками прокалывала те пузыри, из праздного любопытства тщась отыскать короткий путь от любви до ненависти. Прожевать и выплюнуть.
[indent]Забавно, что лишь одна единственная нить своенравно роднила её с тем безнадёжным, мелочным, алчным, пустым балдуранским интриганом. Эймир.
[indent]Вот только он своего не получит.

За белеющим проёмом острохвостым росчерком звучит имя. Внутри же, в глубине чернеющего пещерного брюха, тот кажется приглушённым, смазанным, неряшливо припорошенным снегом, слегка глуховатым, но сохраняет стройность звуковой формы. Орин едва склоняет голову на бок, не сводя белых глаз с пятна вдалеке такого же белого, а в сознании подсыхающими листьями перехлёстываются воспоминания её - и Сирин - о голосах. Знакомцев, коллег, подельников, плательщиков, всяких коснувшихся махинаций балдуранца, как утративших, так и обретших. Такие же, как его, алчные, хищные, обрюзгшие от жадности, либо тонкие, ощипанные, плачущие, проклинающие. Голоса тех, с кем пил, дрался или спал. С кем был знаком и чьих имён даже не помнил. Листок за листком те ложатся, податливо, но ни один из них не резонирует с только что прозвучавшим.
[indent]И чейнджлинг выжидает.

Шагов практически не слышать, лишь слабое колебание воздуха едва щекочет у кончика носа. Орин сбрасывает мысли с бледных плеч, захлопывая в сознании разноголосый гербарий и ввинчиваясь взглядом в беззвучно плывущую сквозь темноту пещеры фигуру. Тени угольной пылью смазывают контуры, черты, оттенки, разъедают плотность силуэта, его материальность. Орин не дышит, но и рывка желанного не совершает.
[indent]"Что же ты делаешь здесь, осколок колосса, алкаешь вернуть очередной долг?" - мысль скребётся тихонько в сознании, пока взгляд цепкий провожает высокую фигуру. Контуры колышутся вместе с темнотой, спадают с широких плеч плащом, кажущимся сейчас буро-коричневым. Блеклым. Тяжёлым. Лишь глаз алеющий мелькает раз крохотным угольком в тенях, вспарывает раскалённым острием те на короткое мгновение и тотчас скрывается за поворотом фигуры.

***

В пещере кроется немало ходов. В большинстве своём те хранят условную естественность природного образования, и всё же отдельные секторы кажутся деформированными сознательно. Кто-то если не обитал, то непременно укрывался здесь планомерно какое-то время, подтачивая потихоньку природу под свои собственные нужды. Орин снимается с места лишь когда силуэт незваного гостя окончательно тонет в тенях. Ныряет в узкую пещерную жилу левее, касается шершавого камня пальцами, прислушивается. Кожа чувствует тонкие шрамы на камнях, ровными ложбинками тянущиеся вдоль, оставленные непременно от инструментов. Этот проход расширен целенаправленно.
[indent]И в тенях движется уже Сирин.

В широкой зале воздух кажется значительно теплее. Несколько худых факелов установлены по периметру, подсвечивая суетящихся над обичёванной поклажей троих солдат. Форма отдалённо напоминает балдуранскую стражу, поделенную на воровство, подставничество и долгую дорогу. Одному из них не хватает поножей.
[indent] - Сирин? - в голосе явственно булькает подкисляющая нервозность, когда один из тройки замечает наконец шагнувшего во свет чейнджлинга.
[indent] - За вами кто-то следовал, - Орин сплетает и разжимает пальцы, будто бы нервно перескакивая взглядом с лица на камни вокруг и обратно.
[indent] - Ты привела за собой...
[indent] - Вы привели, - голос надламывается на напряжённый шёпот, пресекает, цепляется за уши, давит. Орин суетится вместе с тройкой, вбирая полной грудью нарастающее беспокойство. Значит, не ждут пополнения. "Следует предупредить босса", семенит на худых ногах один, неопределённо хватаясь за поклажу и тотчас выпуская ту из рук. Предупреждать всё же первым никто из них не рвётся.

Чейнджлинг пререкается коротко, по капле волнения подливая, пинает носком замотанный в мешковину ящик. Винит за нерасторопность, пропускает мимо ушей оскорбления, нервно жмёт плечи. Внутри нагревается тёплый уголёк, разгорается, словно под слабым дуновением, и согревает. Он здесь. Корвин действительно здесь. Расспрашивает невзначай обеспокоенно, отделяя зёрна полезной информации от целого множества пустословной суеты. Всматривается в один из темнеющих провалов пещеры невдалеке, ввинчивается. Ощущает присутствие, тянется сознанием.
[indent]"Не заскучал там?" - едва-едва касается, позволяя тонкой мысли слететь незримой змейкой, устремиться в темноту и осторожно, словно невзначай, вплестись в мысли уже чужие.

- Мы преду...
[indent]- Нет, - в ранее тонкослойном голоске Сирин отдаётся скрежещущая твёрдость. Взгляд каменеет на мгновение, погружаясь в глаза напротив. Замирает, похолодев, вкручивается адамантиевым надрезанным наконечником, отблескивает бледно-белым. В каштановых глазах наёмника будто отражение этого отблеска мелькает на мгновение, расширяет зрачки до черноты и прорезает слепящей белизной. Рывком Орин прижимается к стоящему обок, что только выпустил бечёвку из рук и выпрямился, с щекочущим под ключицами предвкушением ощущая прохладу рукояти кинжала в ладони, и почти беззвучно вбивает лезвие под подбородок.
[indent]- Т-ш-ш, - ласково в рот приоткрытый шепчет, перехватывая тёплым импульсивным облачком вырвавшийся из того низкий хрип. Резко пускает локоть вниз и в диагональ, позволяя лезвию с тихим бульканьем выйти, и едва ли не музыкально бросает себя навстречу третьей замершей фигуре. Рука в кольчужной рукавице дрожит, но машинально вытягивает меч. Слишком нервно, слишком резко, чтобы сохранить в руке баланс, вздрагивает и заставляет качнуться вперёд, будто со своим собственным оружием сейчас сражаясь. Похоже, носить поклажи поручено элементам наименее полезным.
[indent]Орин смеётся глазами лазуревыми - полезность у Корвина рассчитывалась совсем в иной валюте.

Присаживается около одного из наёмников на корточки с девичьей кротостью, порой так подходящей Сирин, и бережно вытирает лезвие о выбившийся воротник нижней рубахи. Выпрямляется, чуть лениво потягиваясь в плечах, делает смешливо танцующий полуповорот и мягко-мягко улыбается. Первый - кажется, его звали Адарио - всё ещё стоял на ногах, едва покачиваясь, остекленелым взглядом проваливаясь в пустоту перед собой.
[indent]- Что-то случилось? - звучит тихо, заискивающе. Соскальзывает взглядом в пустующий проём, приобнимает за плечи и разворачивает. Отступает на шаг, заглядывает в глаза Адарио с искажённым любопытством да со слабой игривостью толкает пальцем в грудь. Мужчина бессознательно пошатывается и падает ниц.
[indent]- Ой, упал, - Орин виновато поджимает нижнюю губу и всматривается в глубокие тени. Алеющий продольным росчерком кинжал всё ещё сладковато холодит ладонь, и взгляд чейнджлинга, как и её сознание, несмотря на кажущуюся легкомысленность слов и движений, надсадно внимательны.

Отредактировано Orin the Red (09.03.25 17:14)

+1


Вы здесь » Tales from the Forgotten Realms » Прошлое » [02.12.1494] Hell or high water


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно