in your head, in your head, they are dyin'

[indent] Орин вдыхает настолько спокойно, насколько она на спокойствие и вовсе способна, и замедляет шаг. В Верхнем городе пахнет сокрытым беспокойством и разноликой скукой. Чейнджлинг улавливает внутренние размытые ассоциации - воспоминания? - о тонких цветочных ароматах, о тихом журчании фонтанных вод в садах поместий, но перед глазами стоит лишь хаммерское мёртвое спокойствие. Кажется, она бывала здесь совсем в другое - чужое - время, но всякое столь незначительное воспоминание чудится, скорее, наваждением, нежели отчётливым отпечатком в памяти. Стёрто. Измазано, забрызгано, вырвано. Внутри вновь сжимается тёмно-багровый кулак: не твоё, отпусти. Отпустить любые инстинктивные попытки ухватиться за прошлое, не всматриваться в пустоту без толку и цели, не силиться разглядеть в тленных ветрах воспоминаний что угодно, что могло бы иметь собственную форму и вес. Лишь отродье, лишь клинок в ладонях его, лишь Убийца, что оказался не по силам коронованным Воплощением.
[indent] Подвёл. Оступился. Разочаровал.

[indent] Челюсть напрягается, ходит из стороны в сторону. Орин не пытается ощущение оспорить, но что-то кажется непривычным. Эдакий бесхитростный обман восприятия, когда ослабшая и истерзанная память не способна узнать полотно целиком, но некоторые мазки подспудно чувствуются неправильными. В сознании вновь вспыхивают смазанные вопросы, которым никогда не суждено было стать высказанными, быть услышанными самим собой. Она вернулась слабее, чем кажется. Она не справится.
[indent] Пустяк. Справится.

[indent] Опустевшая улочка уводит прочь от квартала Рождённых в Поместьях на юг, становится у́же, соскальзывает с одной в другую, едва слышно шуршит под широкими подошвами дорогих сапог Корвина. Его естественный шаг, несмотря на размеренный темп, не по статусу хаотичен, удобен, понятен. И сейчас кажется по-настоящему абсурдным то, как легко он привёл к Эймир. Как быстро. Нитями надорванными Корвин сплёл то, что в его нездоровом сознании выступало достойной балдуранца ловушкой. Сети крепкие, хоть и нестабильные, которыми он овил сестру, чудились настолько бесталанно сплетёнными, насколько и гениальными. И всё же было в нём прежде что-то... неприятное.
[indent] Пожалуй, понятие "неприятного" для баалита может быть значительно искажено, для самой же Орин ранее казалось и вовсе несуществующим. Похоже, её могло раздражать что-то, заставлять гореть изнутри, двигаться быстрее, больнее, смертельнее.
[indent] С сестрой не получилось.
[indent] Могло выглядеть глупым, незначительным, бессмысленным, ненужным. Неактуальным. Неприменимым, не иметь совершенно никакой пользы. Но она не помнит и следа о "неприятности" явлений. В сознании плавают нечёткие силуэты, взгляд Орин смазывается и на мгновение теряет фокусировку, обращаясь вовнутрь. Отбрось это, отдели от сора и старых плевел семена, оставь только то, что по праву твоё.
[indent] Тебя не существует без меня.

[indent] Не существует. Орин даже соглашаться ни к чему, она это принимает словно по старинной привычке, но что-то с местом внутри не так. Какая-то глупая пустота всё ещё остаётся, даже когда злость переполняет до краёв. Не может дотянуться, будто её недостаточно. И неясно, как злости этой первозданной может быть недостаточно.

[indent] На протяжении двух месяцев, что смазались в нечто бесформенное, безвременное, это неназванное чувство в утайку подгрызало изнутри столпы её собственного восприятия, оставляя тёмно-серые пятна. Ненависть привычно набухала в глубине её естества, но смешивалась с лицемерными каплями вины. Скисала будто, и сколь много бы крови не проливалось на серые пальцы, та больше не приносила свежести. Освобождения. Возрождения.
[indent] Орин не существует.
[indent] Она помнит, ощущает, будто была цельной. Видит это отражением воспоминания, старым пересказом из уст в уста, но не чувствует больше. Она помнит внутренние границы, помнит единственную цель - самоцель - всего собственного существования в служении Отцу, но не понимает, как ей удавалось это прежде.
[indent] Не удавалось. Проиграла.

[indent] Орин не останавливается. Она остановилась в найтоле, кажется, будто целую вечность назад, остановилась лишь на короткое мгновение, чтобы перевести дух, взять чувства ранее чуждые на ладонь, рассмотреть поближе, вырвать им крылья, сдавить ногтем, выжать до последней капли из них жизнь склизкую. Остановилась лишь на секунду - и ей захотелось умереть.
[indent] Она больше не остановится.

[indent] Минувшие дни помогли опоить сознание, успокоить его бурление, вернуть какофонии в сознании привычную родную хаотичность. Знакомую. Привкус погони, победы, даже самой первой, маленькой, крохотной. Она нашла её. Справилась. Дни, которые сам Корвин уже был не в состоянии лицезреть, она впитывала его глазами, испивала до дна и не замечала вовсе, что саму себя не узнаёт. Приём сменялся темнотой после, окутывался, словно окукливаясь, позволял вновь ощутить эту игру абсурда со смертью. Тянула время, наслаждаясь, не спешила больше. Она нашла её. Только это позволило будто бы отключить всё работающее неисправно, вернуть прежнюю Орин в её ошалелое существование. Не было больше пустоты внутри, всё заполнило знакомое предвкушение.
[indent] А потом пустота вернулась.

[indent] Орин смотрит глазами тёмно-бурыми на её силуэт в проулке, считывает знакомую нервозность в движениях, лишь на периферии следит за гаснущим под подошвой окурком самокрутки - кажется, единственным огоньком здесь. Единственным по-настоящему живым.
[indent] - В прошлый раз ты даже не попрощалась, - голос Корвина привычно мечется между деланным укором и плохо скрываемой жаждой. Забавно, сколь сильную жажду Эймир вызывала прежде и в нём. Ступает ближе, позволяя слабому свету коснуться высокой мужской фигуры, но задерживается. Забавно и то, что в прошлый раз сестра не попрощалась не только с ним.

[indent] Об этом моменте Орин грезила, кажется, всё своё короткое существование. И всё же она не действует сейчас, а говорит. Почему? Не знает. Не осознаёт до конца. Она не боится, давно не боится совершенно ничего - тем более, смерти - не взращен в ней страх, купирован, удалён в том прошлом, о котором сейчас остались лишь размытые воспоминания. Скукожился, остался сгнивать в сжатом кулаке отрубленной руки матери. Орин, как и прежде, не верит в проигрыш - ведь Он дал ей вторую жизнь, дал шанс, дал возможность. За прошедшие два месяца в ней не было ничего, кроме этой жажды, что сейчас просачивалась сквозь слова Корвина. Жажды иного, чем та, порядка, но столь же ошалелой. Глубинной, бурлящей, живой.
[indent] ...или было?

Отредактировано Orin the Red (20.01.25 13:57)