Помнится, когда в начале прошлого года Коран решился покинуть город, воспользовавшись неоднозначной ситуацией, он прикидывал риски: инферналисты, контрабанда оружия, подозрительная активность вечно недомёртвой секты баалитов - и надеялся, что если вернётся (весьма сомнительно), то вернётся к примерно всё тому же городу (почти не сомневался), ну, с очередным заговором-двумя.
Он никогда так не ошибался.
Обычно его предположения сбывались по худшему сценарию, предполагал он его или нет. Не с точностью наоборот. И бездна экзистенциального ужаса и осознания жизненного тупика только начинала шириться под его ногами.
Потеря зрения - проблема куда менее значимая, чем потеря связей и понимания положения дел, невыясненный статус знакомых. Во Вратах кого ты знаешь и сколько у них влияния и должников решает всё. Маленькая девочка с ривингтонской стороны моста, с которой он милейше подружился, читала ему заголовки начала этого и конца того года. И каждая более древняя газетёнка марателя бумаги Нидла со товарищи бросала эльфа в холодный пот больше, чем проблемы с желудком, который после месяца пути впроголодь внезапно пересел на проданные задёшево нераскрытые мелкие устрицы. Но девочка, дочь не то кого-то из Ласки Шаресс, не то подавальщицы из гадюшника наискосок через квартал, была слишком маленькой, чтобы понимать значение написанного и язык тела, и хорошо разряжала мрачные мысли междусплетенной отвлечённой болтовнёй. Так они и сидели: он открывал кинжалом устрицы, подносил к губам, чтобы она не пачкала руки и выпивала их, не марая бумагу, а она бубнила по слогам заголовки, описывала иллюстрации и рисовала ему на ладони буквы и знаки, которые не понимала и не могла прочитать. С каждым утром успехи в чтении достигались такие, которые не давала никакая храмовая школа. Обогретый вниманием и лаской, ребёнок расцветал. А вот Коран рядом исполнялся всё большего пессимизма.
Новости, приходившие уже в середине прошлого года, когда он был на полпути домой ссажен в горячке с корабля с заражённой раной, или валялся в повозке торговца из Даггерфорда, были ужасные, но они меркли по сравнению с полной картиной. На каждое новое имя в списке мертвецов и событие в печати Коран мог насчитать по пятёрке менее значимых мест, людей и контактов, которые следовало проверить. Задача это сделать ни спрашивая имён, ни привлекая к себе внимания, не имея ни денег, ни логова, которое ещё не щупали медвежатники Девятипалой, ни, ну, нормально работающих своих глаз, и найти хоть какие-то нити и пути внутрь города, казалась заведомо невыполнимой. На третий день уже только факт собственной смерти или пропажи без вести волновал эльфа принципиально, потому что он был готов сдаться, но не понимал, насколько безопасно ему быть в городе. Примелькаться на одном месте тоже не хотелось, да и выпуски в Ривингтоне закончились, а девочка уже начала спрашивать, не хотел бы он стать её папой и тянуть за руку знакомиться в сторону пьяного притона.
Ночью третьего дня он переплыл Чионтар в лодке с какими-то незнакомо звучащими молодчиками за пару серебряных, скопленных из милостыни, которой он активно не просил, но за правдоподобно бродяжий вид получал. Путь по скалистому берегу в Две Песни оказался сложной задачей, и морально было куда тяжелее ощущать свою беспомощность в ночи в компании малолетних контрабандистов, чем быть на дороге без возможности успешно поохотиться и вынужденно растягивать солонину и сухари, собирая росу и дождевую воду для питья. Днём Коран видел хоть что-то, как-то ещё мог бахвалиться, что дела у него очень даже ничего. Ночью, помимо лунной дорожки и луны, которая почти не выходила? Слепее курицы. Он так досадовал, что чуть не выдал себя, спросив, можно ли будет найти ребят на одном из старых схронов, что сразу побудило их уточнить, не старый ли он вор сам и не бывал ли в Гильдии. Выкрутился только за счёт их неопытности: они чирикали на жаргоне при нём о деятельности банды, обсуждали что-то про местного вора в законе, что-то там случилось с Палкой, а он только упомянул Уотердип и былые связи, пустил туману парой имён, и был таков. В ту ночь Гильдия, сама того не ведая, дала ему новое погоняло, потому что парни даже не попытались его скинуть в реку, пырнуть, ощупать, ничего, а посмеялись и отпустили, пожелав удачи.
Удача Корана последнее время любила просто не в себя, учитывая, сколько раз смерть его уже облизала и даже медленно пожёвывала, но ситуация внезапно принимала лучший оборот и разрешалась… ну, ничем летальным. И подгоняла его к одному-единственному ответу на вопрос, что делать, ответу, который очень не нравился своей простотой, но тяжестью.
Следующее утро голодный и с задубевшей до боли спиной эльф встретил на ступенях храма самоубийц. Он было думал доползти до эльфийского квартала, но контрабандисты замялись идти “по грядкам”, ссылаясь на какую-то жалящую траву, злую ведьму, мутящую то ли с демоном, то ли с кем, и что-то там ещё. Поэтому Коран медитировал там, где упал задницей и привалился к колонне, чтобы быть пробуждённым от медитации без явных видений большой зловонной тенью на серых небесах, которая спрашивала, он попрошайка, мудрец, или вообще кто. Эльф осоловело сказал, что столько-то лет мог видеть будущее, а потом дар ушёл и он ослеп - это, наверное, было его первое спонтанное признание незнакомцу за годы, а с незнакомцами это делать сильно легче, но только если не слишком приметен рожей. Пьяница продолжал до него допытываться, может ли он давать предсказания сейчас, Коран продолжал отбиваться, что нет, он даже грёз не видит (хотя в том больше физическую истощённость подозревал), но, учуяв жар круглого лица в паре дюймов от своего носа и характерный запах отказывающей печени в вонючем поту, и поняв, что его в покое не оставят, от души заговорил забулдыгу от притонов и кабаков на год, и пригрозил, что если не исполнит запрет, то в этом месяце умрёт. Никакой магии в предсказании не было, чистые опыт и наблюдательность, но до глубины души потрясённый мужик, стоя на пороге храма, где хоронят безбожников, кажется, узрел бога (или сразу всех), и пошёл отсыпаться от бурной ночки.
Потом к нему подходили служители, спрашивали, нужны ли ему помощь, еда и лечение. Эльф честно ответил, что хочет есть, но не ранен и только собирается с мыслями.
Потом жена забулдыги принесла ему к храмовой похлёбке краюху свежего, ещё липкого внутри хлеба в недельной газете, милосердно её прочитала, и пообещала ещё какие-то из номеров, которые Коран ещё не читал после трёх дней с той стороны реки, раз незнакомец так интересовался новостями.
Потом приходили друзья забулдыги. Просили заговорить от измен, лудомании и вранья, как будто на животном уровне знали, где найти себе духовного лидера, полного опыта, смирения и просветления по этим вопросам. Эльф начал задумываться, не пытается ли вселенная ему что-то такими знаками внимания сказать, и если пытается - что именно.
К полудню, когда позднюю зимнюю хмарь и липкий туман развеяло по-весеннему ласковое и тёплое солнышко, Коран уже просто сидел сжавшись в три погибели в боковой выемке с глазами, закрытыми рукой, закрытой отросшими патлами. Обложенный газетами, с бутылкой креплёного у ноги и записанными на огрызках газет адресами неофитов (не проговоренными вслух), и закутанный в пахнущее плесенью одеяло послушником, который не заметил, что его очень простая и лёгкая одежда не соответствует более прочному на ощупь своему виду, а является зачарованным клёпаным доспехом, который эльф не снимал пару недель, под которым очень чесался, но боялся, что не найдёт снова всех ремней.
Он сидел и отчаянно пытался придумать хоть один хоть немного умный следующий шаг. В этот момент к нему приблизилась тонкая тень и спросила его что-то, по-эльфийски, что он даже не осознал бодрствующим разумом - просто отбил девизом стражи Сулданесселлара. Повисла пауза. Незнакомец думал так интенсивно, что напряжение ощущалось в воздухе, и Коран явно напряг его ещё больше, когда поднял на тень свой затуманенный взгляд.
Вот это раздражало больше всего.
Доброжелатели-то ладно, доброжелатели ему жизнь спасли - и, кстати, туда-сюда добросовестные грабители по пути, которые взяли лук, меч и поясной кошель, когда он был в горячке, но не стали прощупывать. Но один прямой взгляд, один контакт глаза в глаза, или хотя бы ответ, не полный жалобного причитания, и доброжелатели часто хотели сбежать или, как минимум, взвешивали свою доброжелательность на весах с… чем-то.
- В-ты же не безбожник? - осторожно перешёл на общий эльф. Голос казался смутно знакомым, но Коран не мог разобрать, откуда. Может, какой-то гость ни приёмах? Молодой путешественник из эльфийского королевства в забегаловке повыше рангом? В интонации его ощущались другие, куда более острые вопросы. Например, не собирался ли он тут тихо или громко и зрелищно кончиться, сильно взгрустнув.
- Потерялся на дорогах жизни, прикорнул, проснулся - во, - Коран окинул рукой пожертвования, поджимая губы. - Не знаю, в какую нору забиться, чтобы причинять меньше неудобств другим своим видом, но прочитать газету.
Ответа на его неловкое оправдание своего откровенно нелепого положения не последовало, но рука резко рванула вверх, ставя на ноги.
- Эй, полегче!
Добродетель, выше на голову, если не две, не ответил, но зато резво собрал ворох газет, поболтал бутылкой, повернув голову к бродяге - тот весьма расхожим жестом открестился, мол, куда, утро, убедился в трезвости и вменяемости собеседника, и потянул за собой. Без протестов, потому что из всего набросанного у него не было важных вещей, кроме газет. Диалог так и не возобновился, и Коран был готов испугаться за свою безопасность. Крепкая рука вела его под локоть куда-то в сторону более тёмных - зелёных? крыш и изгородей, и только тихое “ого” на выдохе, не то в ответ на неизвестные мысли, не то на хруст рукава зачарованного доспеха подтверждало, что рядом был не описанный в газете страшный автоматон, а живой собрат. Приходило в мысли пошутить про газеты. Нет, жалко. Было желание спросить про шедшую на город армию, смену власти, вот это всё. Прикусил язык. От живых изгородок пахло скорым цветом, а за одной из арок открывалось пространство, которое даже с помутившимся зрением угадывалось, как святилище. И, конечно, даже не видя деталей, Коран знал, кто заправляет здесь.
Он положил отпущенную руку на одну из белых колонн, находя опору и ориентацию в пространстве. Ворох газет, скатанный в трубку, в левой - был слабой защитой даже от возможных пощёчин. Глаза, в которых всё плыло ещё сильнее от пробежки со скоростью бодрой рысцы, а заодно только зажившую после чреды заражений правую щёку, он скрыл шторкой немытых патл, и попытался изобразить приветливую ухмылку двигающимся уголком губ, но вышло натужно и фальшиво. Нужно было сказать что-то стоящее, искреннее и правильное, и не только из-за угрозы пощёчины, от которой он бы сейчас упал. Но каждая его мысль была о том, чтобы как-то обмануть, изменить перспективу, преуменьшить вопиюще неприятные обстоятельства, проваленные - не по его вине, но всё ж - сроки, отсутствие в очередной кризис, в который следовало присутствовать.
Коран втянул воздух ртом и понял, что слова не вяжутся не оттого, что это какое-то очередное плохое присутствие, будто ему есть что терять, кроме остатков своего чувства собственного достоинства, а оттого, что язык вязкий от жажды, его с ночи помимо храмовой похлёбки не коснулось ни росинки. И, в озарении, он перестал думать ложь на общем и перешёл на родной язык:
- Здравствуй, женщина-скала, я скучал по тебе… вечность.
Отредактировано Coran (29.03.25 14:15)
